Нуруодо молчала. Сейчас он подойдет, расспросит как ей удалось сбежать, вернуться, проникнуть к нему в камеру — вот сейчас, одно усилие — такая ерунда. Но чем дальше он протягивает руку, тем дальше даутланка оказывается от него. Он хочет закричать, позвать ее, но из легких словно бы выбили весь воздух.
— Вернись, Нуру, не бросай меня здесь, — старуха оборачивается, пристально смотрит на него, а затем отходит еще дальше. В глазах нет ни намека на узнавание. Они кого-то ищут, эти две белые точки, смотрящие на рассвет и видящие лишь мрак, — и ведь находят, потому на лице колдуньи такая радость. «Уходи. Ты здесь чужой»
— Эй, змееныш, подъем. Генерал пожаловал, — радостно вещает надсмотрщик, отдаленно напоминающий бульдога. Ему в радость, еще бы: самого Тарса сегодня будут распекать.
— Эй, вставай. Кому сказал? Эй, ты чего!
Следующими были какие-то невразумительные вопли. Как оказалось, челюсть и кулак — не до конца совместимы, но если постараться, можно и с ними совладать.
— Проблемы, капрал? — а вот и сам генерал Маро, лидер академии, гарант безопасности Ансиона и просто отъявленный негодяй. Генерал, вероятно, пришел прочитать ему напутствие в новую, взрослую жизнь, в которой места для Академии уже не предусмотрено, да и для жизни, скорее всего, тоже.
— Так вот слушай внимательно, мальчик, и запоминай то, что я сейчас скажу.
— Там, на поле боя, где будешь ты, да и я буду, всего этого нет. Твои преподаватели хорошо знают свое дело, но война им в новинку. На той войне, которую я знаю, нет места чести, благородству и прочим красивым словам. Там есть люди - твои и не твои. Твоя семья и семья не твоя. Твой пес и пес не твой. И защищать там ты будешь не идеалы Глоссариума, Ансиона или Восстания, а свою задницу и задницу своих людей. Вот так все просто, лейтенант. Иначе не видать тебе победы.
— После приземления ты получишь свою собаку обратно. Прости, приятель, но большего для тебя я сделать не могу. Эта решетка слишком крепкая для моих костей.
Никакой решетки, конечно, не было: Тарс сидел прямо напротив Маро, даже без наручников на запястьях, без охраны и без камер. Но генерал Варус Маро все еще был верен своему господину, и эта власть крепче любого дюракрита. Гость поднялся, развернулся на каблуках, и уже собрался запереть за собой дверь, когда что-то произошло, и впервые за долгие минуты разговора Маро глянул на лейтенанта с тенью уважения:
— Кос сказал беречь тебя: я не был согласен. Он хотел, чтобы ты стал тем, кем должен был. Но ты пойдешь дальше, чем он мог себе представить. Чем ты сам можешь представить.
— С этого момента я больше не опекаю тебя, мальчик. Ты вырос. Инструкторы готовы петь о твоем героизме пока воздуха хватит, — взгляд стал лукавым, а губы изогнулись в хитрой усмешке: он знал, все время знал про прослушку в кабинете, — да ты и сам-то, поди, в курсе. Просто выбирай свою дорогу мозгами, а амбиции оставь таким старым пням как мне.
Генерал помедлил. Ему кажется, или же Маро собирается сказать что-то ужасно важное? Варус говорит долго и мало по сути, значит эпилог следует. Да и такой, что Шаа еще долго будет помнить все слова, паузы и интонации.
— Будет битва. Когда мы окажемся посреди нее, лейтенант Шаа Тарс, я очень хочу, чтобы мы были на одной стороне.
Какую собаку, черт побери, что это значит? Неужели Клык... нет, он не будет думать о Клыке сейчас. Нужно сохранить трезвую голову, иначе... Он даже думать боится что произойдет, если этот кошмар не прекратится. У даутлан все проще: и законы, и намерения у них чисты. И справедливость другая, немножко справедливее, чем у всех других. И изменников тоже нет, ни одного. Все просто: смерть — честная награда за измену.